Эпистолярный стиль Н. Г. Чернышевского // История и культура: [Альманах]. Вып. 15 (15): Статьи. Сообщения. Публикации. СПб., 2018. С. 149‒168

Я был понятливый аспирант: это означало, что брать на вооружение аналитическую методику «самого» Б. М. Эйхенбаума (к тому времени он уже на протяжении полутора–двух десятилетий считался наиболее крупным литературоведческим авторитетом в мире! Время М. М. Бахтина, а после него Ю. М. Лотмана наступит еще нескоро!) и применять ее не к равным Л. Толстому по величине таланта гениям, но к Чернышевскому, писателю весьма сомнительной литературной репутации (!), было своего рода mauvais ton (дурным тоном). Я уразумел также и подоплеку замечания Григория Абрамовича: я-де (он) Вас (меня) отлично понимаю, более того — Вы (я) совершенно правы и для меня (для него), может быть, вполне убедительны, но что поделаешь? — C’est la vie! (такова жизнь)!.. В этом был свой практический резон, и поскольку я был еще и послушный аспирант, то отложил статью до лучших времен, соответственно не включил ее материал в диссертацию, где, помимо главного раздела, посвященного анализу романа «Что делать?», был предшествующий ему раздел, посвященный начальному этапу становления литературной личности юноши Чернышевского [см.: 3]. Однако я полагаю (и всегда полагал), что «времени» говорить и писать о Чернышевском как о литературном «воробье» не существовало никогда, а казус с «нехудожественностью» Чернышевского-романиста — целиком и полностью на совести русской так называемой «интеллигенции», что XIX, что ХХ века, более чем односторонне образованной, опять же что тогда, что ныне.